Наталья Кравцова - Из-за парты — на войну
— Да все нормально! Уже прошло! Я даже танцевать могу…
Но продемонстрировать, как я могу танцевать, не решилась, так как с трудом стояла на ногах. Еще в течение нескольких дней мне трудно было сидеть…
Через три дня к нам приехал Ефименко. Он появился внезапно, когда наш летный день подходил к концу и мы уже перестали его ждать. В это время на посадку заходил планер, и Ефименко, остановившись, подождал, пока он сядет.
— Молодец, хорошо посадил! — похвалил он пилота, когда планер приземлился, и спросил у Короленко: — Как фамилия?
— Виктор Ганченко, — ответил инструктор.
Небольшого роста, коренастый, с красно-бурым от загара лицом и светлыми зоркими глазами, он поздоровался с инструктором и с нами, отошел в сторонку, постоял один на бугорке, осмотрел холмистую местность, над которой мы летали, взглянул на небо, усеянное пушистыми белыми облаками, и сказал коротко:
— Погодка есть. Что, подбросите меня?
Мы кинулись к амортизатору.
Прежде чем сесть в кабину, знаменитый планерист похлопал рукой по обтекателю, бросил критический взгляд на потрепанный, грязно-серого цвета планер в светлых заплатах и, обернувшись, с хитроватой улыбкой спросил:
— Как он, выдержит? Не развалится?
Мы переглянулись между собой — нам никогда не приходило в голову сомневаться на этот счет.
— Меня выдерживает, — ответил, рисуясь, Короленко, хотя никаких фигур пилотажа на этом планере он не выполнял, кроме разве спирали.
— Посмотрим, — сказал Ефименко и, усевшись, подвигал рулями управления, оглянулся на хвост.
Мы добросовестно натянули новенький амортизатор, и планер взлетел. Спустя несколько минут он уже парил над лесом светлой легкокрылой птицей, набирая высоту. А вскоре мы увидели, как наш старенький планер, поблескивая в солнечных лучах, начал весело кувыркаться и резвиться в небе.
— Вот это да! Классная работа! Я еще не видел такого, — сказал Лека-Длинный и даже языком прищелкнул.
— Сразу видно, мастер своего дела! — подтвердил Виктор. — Внимательно смотрите, хлопцы, это великий момент!
Тимоха молча восторженными глазами следил за планером, который четко и красиво выполнял одну за другой фигуры высшего пилотажа.
— А наш инструктор тоже хорошо летает! — неожиданно заявила Валя, обидевшись за Короленко и желая поддержать его престиж. — Думаете, он так не умеет?
Никто не стал возражать, по и поддержки Валины слова не нашли: слишком впечатляющим было то, что мы сейчас наблюдали. Каждый, конечно, понимал, что не стоит сравнивать нашего инструктора с таким виртуозом, как Ефименко.
— Помолчи, Валюха! — коротко сказал Виктор.
Короленко, который стоял неподалеку, несомненно, слышал этот разговор, и самолюбие его было уязвлено. Он стал нервно теребить перчатки и нетерпеливо ходить в ожидании планера, который уже вошел в круг для посадки.
Сделав последний разворот, Ефименко приземлился точно в том же месте, откуда взлетел, так что нам даже не пришлось подтаскивать планер к старту — он стоял на самой вершине холма.
— Ничего, летать на нем можно, — сказал он, вылезая.
— Конечно, можно! — подтвердил Короленко, и в его голосе, непривычно высоком, прозвучали нотки вызова. — Вот мы сейчас и слетаем на нем!
Ефименко бросил на него быстрый взгляд, но почему-то промолчал.
Мы все еще находились под впечатлением полета, глазами, полными восхищения, смотрели на Ефименко, и, пожалуй, никто из нас, кроме Тимохи, не заметил того возбужденного состояния, в котором находился наш инструктор, а инструктор, в душе, может быть, сознавая нелепость задуманного, не мог сейчас удержаться от того, чтобы не подняться в воздух немедленно и доказать нам, да и самому рекордсмену, что и он, Короленко, кое-что может.
— Тимохин! — позвал он.
— Я, товарищ инструктор!
— Сейчас я тоже слетаю. Натягивайте посильнее, но не перетяните, ясно? — сказал Короленко с видимым спокойствием.
— Есть натягивать посильнее! Только…
— Что только? — резко спросил Короленко.
Тимоха не трогался с места, продолжая в упор смотреть на инструктора: ждал ли он, что тот образумится и передумает, или хотел намекнуть, что сразу после Ефименко ему не следовало бы лететь, только он стоял и на этот раз не спешил выполнять приказание.
— В чем дело, Тимохин? Я же сказал — давай побыстрее! — поторопил его Короленко.
И мы запустили нашего инструктора, который был полон решимости сделать то же, что и Ефименко.
Набрав высоту, Короленко перешел в горизонтальный полет, но счастье не улыбнулось ему — он не попал в восходящий поток, на который так надеялся, и, сделав два разворота, стал быстро снижаться прямо на лес. Чтобы не врезаться в деревья, он резко отвернул в сторону, туда, где лес кончался, и, к нашему ужасу, понесся на высокие сосны, которые росли отдельными группами вблизи от леса. Когда планер был уже у самой земли и разворачиваться было поздно, Короленко, чтобы избежать лобового удара о дерево, направил планер так, чтобы он пролетел между двумя соснами, очевидно, рассчитывая, что ворота для пролета достаточно широки. Однако концы крыльев ударились о стволы сосен, планер резко остановился и, застряв между соснами, замер, как раненая птица, сложив крылья.
Несколько секунд мы еще стояли, не смея поверить в то, что произошло, и смотрели на поломанный планер, прижавшийся к земле. Короленко не было видно.
— Какой ужас! — воскликнула Валя. — А инструктор?
И мы, опомнившись, бросились бежать к планеру через поле. Тем временем Короленко, невредимый, вылез из-под обломков и медленно, согнувшись под тяжестью своей вины, обошел вокруг планера, потрогав рукой отвалившееся крыло, словно желая удостовериться, что все это не сон, а действительность.
Когда мы в полной растерянности остановились у разбитого планера, тяжело дыша и не зная, что сказать в утешение нашему бедному инструктору, он смущенно улыбнулся и еще раз оглядел поломанный планер. Вид у него был жалкий. На лбу вспухла красная царапина, из ссадины на щеке сочилась кровь.
— Ну что…
Он развел руками, потрогал щеку, посмотрел на нас исподлобья и продолжал негромким голосом:
— Вот… сами видите, что произошло… Теперь будете знать, как надо летать и как не надо. А планер… Планер нужно ремонтировать. Своими силами, конечно…
— Ничего, товарищ инструктор! Мы починим! Сами все сделаем, не беспокойтесь… Будет как новенький!
Тимоха смотрел на него с искренним сочувствием, да и мы все очень жалели Короленко, и никто его не осуждал.
Короленко почувствовал это и как-то очень грустно улыбнулся Тимохе, но все сразу поняли, что настроение у него поднялось.
Пока мы стояли у планера, оставшийся в одиночестве Ефименко, о котором все забыли, немного подождал на бугре, убедился, что с Короленко ничего страшного не случилось, и незаметно уехал.
Больше он к нам не приезжал.
ПРЫЖОК С ВЫШКИ
Однажды, когда мы всей гурьбой возвращались после полетов, Виктор предложил:
— А ну, братва, пошли прыгать с парашютной вышки! Это так здорово — дух захватывает! Сердце уносится высоко в синее небо, и такая радость клокочет в груди, что словами невозможно передать. Об этом можно только петь…
— Чего там у тебя клокочет? — лениво отозвался Лека-Длинный. — Подумаешь, вышка! Шагнул — и уже на земле.
— Ты, Длинный, помолчал бы! — возмутился Виктор. — Ты же понятия об этом не имеешь, а я уже прыгал, понятно?
У Тимохи мгновенно заблестели глаза. Как это Виктор успел раньше него? И почему не позвал на вышку своего лучшего друга?
— Прыгать? — переспросил громко Тимоха, делая вид, что ничуть не обижен. — Конечно, пошли! А высота какая — метров пятьдесят будет? Или меньше?
Он посмотрел на меня выжидательно, как будто вопрос его относился ко мне и я должна была знать высоту вышки. На самом же деле Тимоха просто беспокоился, по струшу ли я. Мне стало обидно, и я отвернулась от него.
— Может, и будет, — с сомнением ответил Виктор.
Сунув руки в карманы брюк, Лека презрительно сказал:
— Да что я — из детского сада, что ли! Вот с самолета бы — другое дело!
— Придет время — будем и с самолета! — убежденно сказал Виктор. — Между прочим, говорят, с вышки прыгать страшнее, чем с самолета. Это я от летчиков слышал.
Слава, который до сих пор только с интересом слушал, мягко произнес:
— Начнем, Лека, с вышки. Выбора нет. Да и неизвестно еще, придется ли нам прыгать с самолета. Уж во всяком случае, не всем.
И, пожав плечами, он улыбнулся так, словно извинялся, что в его планы не входило ни стать летчиком, ни заняться парашютным спортом.
— Ну, хватит рассуждать! Решили — так идем! — категорически заявил Тимоха, словно отдал приказ.
